Эпидемия чумы в России середины XVII в.

В XIV в. бóльшую часть Евразии, а также Египет в Африке, охватывала серия опустошительных эпидемий чумы, позже в европейской историографии получившая название Черной смерти. Особенно тяжелый удар пандемии пришелся тогда по Европе, население которой не имело ни навыков противостояния таким обширным поветриям, ни наследственного иммунитета к чуме. Вымерло около трети населения Европейского континента; массовая смертность оказала сильное влияние на историческое развитие европейских стран, их уклад жизни и культуру. Не обошла Черная смерть стороной и русские земли, особенно страшные опустошения произведя в западных русских городах. Вероятно, затронула она и Москву, тогда бывшую столицей одного из многочисленных русских княжеств, где, как сказано в летописи, от некой болезни умерли сам князь Симеон Гордый и два его малолетних сына. Собственно, Русь была конечной областью распространения основной эпидемии Черной смерти: двигаясь от западных русских земель на юг, зараза уперлась в редконаселенные степи Дикого Поля (степных областей современной Украины), где жили преимущественно кочевники, располагавшие свои стойбища далеко друг от друга, что препятствовало быстрому распространению чумного микроба.

С тех пор в течение нескольких столетий то одну, то другую европейскую страну потрясали локальные вспышки чумы, так как на Европейском континенте остались постоянные очаги болезни, из которых зараза время от времени распространялась в другие места. Этому способствовали низкий уровень развития медицины, отсутствие знаний об истинной природе заболевания, особенности быта европейцев старого времени, селившихся в городах очень тесно и скученно, пренебрегавших элементарными правилами гигиены и санитарии (они не знали, как важно для предотвращения заражения болезнями мыть руки, выбрасывать мусор строго в отведенные места, кипятить питьевую воду и бороться с городскими грызунами). Лечение чумы сводилось лишь к вскрытию и прижиганию бубонов – распухших и отечных лимфатических узлов, появление которых характерно для бубонной – самой распространенной, формы болезни, а противодействие эпидемиям – к карантинам и окуриванию улиц дымом от сгорания различных веществ, имеющих резкий и удушливый запах. По старинным представлениям, причинами поветрий был испорченный воздух, который таким способом «очищали» от «ядовитых испарений», но на самом деле полезный эффект от окуривания был, вероятно, вызван тем, что от удушливого запаха с улиц массово убегали переносившие зараженных чумным микробом блох крысы. Ущерб, причиняемый чумными эпидемиями, в старину мог превосходить ущерб, причиняемый войнами, не только вследствие высокой смертности от самой болезни: земледельцы и скотоводы, боясь заражения, прятались в своих домах и забрасывали сельскохозяйственные работы, города закрывали ворота перед купцами, да и сами торговцы опасались въезжать в населенные пункты, где, по их сведениям, находились больные чумой. Вслед за обширными эпидемиями всегда наступали эконономическая разруха, голод.

Чума является бактериальной инфекцией, вызываемой палочковидным микробом Yersinia pestis, постоянными носителями которого являются обитающие в дикой природе грызуны: они часто болеют чумой в хронической форме, долго не умирая, но заражая других животных, а также являясь способными заразить и человека. Человек же, несмотря на свои гигантские размеры по сравнению с полевкой или сусликом, восприимчив к чуме гораздо больше, чем грызуны: попав в человеческий организм даже в небольшом количестве, чумные бактерии начинают стремительно размножаться, поражая разные органы и биологические ткани: лимфатические узлы, кожу, легкие. В зависимости от того, какие органы и ткани наиболее поражены, медики выделяют несколько форм чумы, но при всех них в организм человека поступает множество ядовитых продуктов жизнедеятельности бактерий, вызывая тяжелейшее внутреннее отравление (интоксикацию), и существует высокая угроза прорыва микробов в кровь с ее общим заражением, без немедленного современного лечения всегда заканчивающимся смертью больного. Скорость размножения чумных бактерий в человеческом организме столь высока, что без лечения сильными антибиотиками, которых в XVII в. еще не существовало (да и сама причина заболевания чумой тогда людям не была известна), жизнедеятельность организма необратимо нарушается зачастую прежде, чем он успевает выработать специфический иммунитет к этой болезни, и погибает, в зависимости от ее формы, от 15 до 100 % заболевших. Другой характерной особенностью чумы является ее исключительно высокая заразность, обуславливающая стремительное распространение чумных эпидемий, опасность больных чумой людей для окружающих. Заражение чумой происходит через укусы блох, питавшихся на больном грызуне (наиболее часто, особенно в указанное время, когда во всех городах обитало множество крыс, заражавшихся друг от друга и от полевых зверьков), при вдыхании воздуха в непосредственной близости от больного легочной формой чумы (самая опасная и заразная, в некоторых случаях убивающая человека в течение нескольких часов после заражения), а также попадании через поврежденную кожу, оболочки глаз, носа, рта частиц выделений больных, крови и других жидкостей зараженных животных, употреблении в пищу мяса больных животных.

До Москвы с XIV в. триста лет чумные эпидемии практически не добирались. Об этом сообщали побывавшие в России путешественники и дипломаты разных стран и разных лет, например, Сигизмунд Герберштейн – посол Священной Римской империи, Адам Олеарий из Шлезвиг-Гольштейна, арабский православный священник Павел Алеппский. Но в середине XVII в. Россию, к тому времени уже два столетия бывшую единым государством с сильной централизованной властью царя, занимавшим треть площади Европейского континента и имевшим многочисленные опорные пункты в далекой суровой Сибири почти до самого Тихого океана, потрясло масштабное поветрие, центр распространения которого находился как раз в самой столице – Москве.

XVII в. был очень неспокойным временем для России. В начале его страну опустошали войны, вызванные династическим кризисом из-за пресечения издревле правившей всей Русью династии Рюриковичей (так называемое Смутное Время). При утвердившихся в конце концов на русском престоле царях из рода Романовых в России активно начал укреплеяться монархический абсолютизм; государство, возглавляемое царем, который почитался массами как божественный наместник, повелитель единственной в мире православной державы, все больше сфер жизни общества брало под свой контроль, что вызывало недовольство многих поборников старых социальных и политических традиций, основанных на независимости от государства церкви, внутреннем самоуправлении вотчин крупных аристократов – бояр, большой значимости в гражданских делах местных народных обычаев. Даже после окончания Смутного Времени до конца столетия обычным делом были для России всякого рода народные выступления и мятежи, из-за чего впоследствии XVII в. применительно к российской истории был прозван «бунташным». В 1654 – 1667 гг. Россия вела тяжелую войну с Речью Посполитой – монархической унией Польши и Литвы, стремясь вернуть некоторые свои западные территории, утраченные в ходе Смутного Времени, и приобрести новые.

В конце июня 1654 г., когда молодой царь Алексей Михайлович с войсками находился в стане под Смоленском, относившемся тогда к Речи Посполитой, в Москве в имении воеводы Василия Шереметева, тоже находившегося с царем в походе, от быстро прогрессировавшей болезни умерло тридцать человек. Затем все чаще и больше стали заболевать и умирать люди в других районах русской столицы. Эпидемические вспышки разных болезней: не только чумы, но и оспы, тифа, были обычным явлением для не знавших настоящих санитарных правил городов того времени. Если эпидемия не была слишком обширной, население могло даже не обратить на нее особого внимания, лишь оплакав тех, кому не повезло пасть ее жертвой. В Москве тоже поначалу не происходило каких-либо значительных волнений из-за возросшей смертности. Возможно, москвичи, мало знакомые с чумой, недооценили ее высокую эпидемиологическую опасность. Однако к концу июля заболеваемость стала принимать угрожающие масштабы, и патриарх Никон – глава Русской Православной церкви, в то время бывший ближайшим доверенным лицом царя и фактически руководивший государственным управлением на время отсутствия монарха, распорядился вывезти из столицы в монастырь под Сергиев-Посадом царскую семью. Москву покинули и семьи высших государственных сановников. Тогда началась паника и среди прочих слоев населения; люди бежали из столицы и вместе со скрывавшимися в их скарбе блохами разносили заразу по другим городам и селам.

1 августа начались первые случаи заболевания в Туле, 4 августа – в Торжке. Затем эпидемия охватила Калугу, Звенигород, Ржев, древний исторический центр Восточной Руси Суздаль, Соль Галичскую (современный Солигалич в Костромской области), в конце августа – Коломну и Нижний Новгород. 1 сентября чума появилась в Шуе, Вологде, Костроме, Белёве (современная Тульская область), Мценске (современная Орловская область). Затем в течение сентября поветрие охватило Дедилов и Малоярославец, Кашин, Городец, Ярославский, Тверской и Старицкий уезды. Как веером эпидемия распространялась от Москвы по остальной территории Центральной России, начав с юга, а затем вспыхнув на западе, севере, северо-востоке от столицы. О том, откуда и как чума проникла в саму Москву, историки не могут прийти к единому мнению. Около Москвы ее природных очагов быть не могло: во-первых, тогда москвичи регулярно болели бы ею и раньше, во-вторых, науке не известны чумные очаги севернее 50° северной широты. Отдельные летописи и церковные источники указывают, что еще до появления в Москве первые случаи заболевания чумой произошли в Рыбной слободе (будущий Рыбинск) и Угличе (современная Ярославская область), а в Казани чума началась до разгара ее свирепствования в Москве и, соответственно, до начала массового бегства москвичей. На Ярославщине эпидемия продолжалась недолго, прекратившись еще в июне после организованных молебнов горожан о прощении грехов и спасении. Учитывая эти географические данные, можно предположить, что чума проникла в Среднюю Россию с торговыми караванами, двигавшимися по Волге, была занесена в том числе и в Москву с какой-нибудь купеческой поклажей или чьей-то одеждой, а затем, при благоприятных условиях в виде особенно большой плотности населения в столице, начала распространяться в геометрической прогрессии, и уже с беженцами охватила бóльшую часть страны. Однако на Волгу – в область своего первоначального распространения по России, она могла попасть как из Азии, где и находится большинство природных очагов чумы, так и из Европы, в которой при тогдашнем развитии мануфактурного производства большое количество населения мигрировало в города, что спровоцировало чумные вспышки в разных европейских странах. Эпидемия не затронула Новгород – в то время главный пункт русской торговли с Европой, что наводит на мысль о ее азиатском происхождении, однако в Астрахани – главном пункте торговли России с Востоком, появилась намного позже, чем в Казани, хотя при движении чумы из азиатских стран должно было бы произойти наоборот. Кроме России, чума в это же время свирепствовала во входивших в состав Речи Посполитой, с которой Россия вела войну, Великом княжестве Литовском и Киеве. Там она появилась еще в 1653 г., что наводит на мысль о возможности занесения чумы в Поволжье и Москву с военными трофеями, которые были перевезены на боярские и купеческие дворы.

В XVII в. в России уже активно распространялось книгопечатание, а управлялась страна централизованным и разветвленным чиновничьим аппаратом. Поэтому события той эпидемии были достаточно подробно зафиксированы и в летописях, и в мемуарах очевидцев, и в государственных и церковных документах. Сохранились даже данные о конкретных людях, занесших болезнь в русские города. Так, в Городец (современная Нижегородская область) чуму занес некий торговец москательными товарами (мылом, клеем, химикатами и т.п.), прибывший из Москвы, а в Рыльском уезде (на территории современной Курской области) люди стали заболевать после того как в местное село явился уже больной москвич Гришка Лазарев, которого прогнали в лес, однако эпидемию этим предотвратить не удалось.

Почти всюду, где проходила болезнь, она оставляла страшные опустошения. Жители в ужасе бросали дома и хозяйство, убегали в поля и леса, надеясь там – подальше от разносящих заразу других людей, переждать поветрие. Однако многие там и умирали, оставляя свои тела на съедение диким зверям: кто-то уже был заражен, а кто-то, возможно, погибал от голода, не успев запастись на долгий срок съестными припасами или даже боясь прикасаться к продуктам, полагая, что они тоже могут содержать заразу. Свидетелем массовой гибели населения в окрестностях Москвы стал приезжавший в Россию на церковный собор патриарх Антиохийский Макарий III, по-национальности сирийский араб. Из-за разгула поветрия он долго не мог выехать из Коломны. В своих мемуарах он писал, что прежде плотно населенный город обезлюдел, пусты были и окрестные деревни, а в монастырях вымерли монахи. Домашний скот, свиньи, собаки, куры бродили по пустым дворам своих хозяев, по самому городу, заходили в вымершие или брошенные дома и в конце концов погибали от голода и жажды, так некому было за ними следить. Умерших людей хоронили в общих могилах по нескольку человек, не подготавливая тела к погребению: просто сбрасывали в яму с повозок в той же одежде, в какой их застала смерть. Макарий пишет, что привозили умерших к месту погребения мальчики без сопровождения взрослых, сидя верхом на лошади, тогда как тела находились в повозке. Возможно, взрослые, которые еще оставались живыми, были заняты погрузкой зараженных тел и потому опасались приближаться к детям и лошадям (лошадь, перевозившая все грузы, в то время была исключительно ценным имуществом, обеспечивавшим благосостояние всей семьи). Из-за массовой гибели священников оставшихся не хватало для обхода всех домов, где были умирающие, и совершения предсмертных церковных обрядов. Безнадежных больных свозили к церквям, где трудившиеся с утра до ночи духовники исповедовали и причащали их, но и это не полностью облегчало ситуацию: многие больные лежали перед храмом под открытым небом по два – три дня, пока до них доходила очередь. Макарий пишет, что некоторые люди, сами по себе здоровые, при виде всех происходящих вокруг ужасов тоже умирали – от страха.

Сын Макария III Павел Алеппский, вместе с отцом в то время находившийся в России, отмечает случаи, когда люди умирали от болезни мгновенно: внезапно падая на землю, сваливаясь с коня или повозки, на которых в данный момент ехал. После этого тело только что казавшегося здоровым человека вздувалось и чернело. Современной медицине известно такое явление при особенно быстром развитии септической формы чумы (заражения крови чумным микробом). Обычно же больные жаловались на головную боль, у них начинались жар и бред, состояние быстро ухудшалось. В монастыре Сергиева-Посада и его окрестностях, как сообщал отчет оттуда, умерло 417 человек, проболев 1 – 4 дня «с язвами», и 848 – проболев 4 – 7 дней «без язв». В этом отчете имеется некоторая странность. Как раз бубонная форма чумы, при которой на теле больного появляются «язвы» (т.е. бубоны), является наиболее распространенной и наименее тяжелой, то есть, больных «с язвами» должно было бы быть больше, и в живых они должны были бы оставаться дольше. Впрочем, возможно, что в монастырском документе под «язвами» имеются в виду не бубоны, а наблюдающееся в некоторых случаях чумы омертвение кожи больных. Не исключено также, что одновременно с чумой в России бушевали эпидемии и других смертельно опасных болезней, отдельного учета которых при низком уровне развития медицины того времени просто не велось. Власти в своих документах больше обращали внимание на области распространения эпидемии и на количество умерших, чем на этиологию болезни.

В связи с тем, что эпидемия добралась и до Сергиева-Посада, патриарх Никон с царской семьей перебрался в Калязинский монастырь на Волге, а затем остановился в походном лагере на реке Нерль, будучи готовым при необходимости проследовать в Новгород, куда болезнь не дошла. В Москве эпидемия достигла своего пика в конце августа – начале сентября 1654 г. Первыми город покинули представители правящей элиты: придворные служащие, столичные дворяне. Затем стал разбегаться прочий служилый люд: стрельцы, выполнявшие военные и полицейские функции, мелкие чиновники. Оставшиеся верными своему долгу государевы слуги уже не могли сдерживать охватывавшие столицу панику и беспорядки. Городская торговля прекратилась, всюду шайки мародеров разоряли брошенные дома, грабили оставшихся жителей; из тюрем убегали преступники. На улицах лежали трупы, которые некому было захоронить. Патриарх Никон, в отсутствие царя руководивший страной, поначалу не препятствовал естественному человеческому желанию уйти подальше от опасности, но затем, когда эпидемия, разносимая беженцами, стала охватывать все большие территории вокруг столицы, приказал выставить вокруг Москвы воинские заслоны, запретив оставшимся жителям покидать город. Особенно усиленные заставы располагались на путях в сторону Смоленска, где находился с войском Алексей Михайлович, и Сергиева-Посада и Калязина, где находилась царская семья. Однако в Москве к этому времени осталось совсем немного людей – в основном городская беднота, не имевшая средств на дорогу. Эпидемия же, вырвавшись из-за стен столицы, стремительно охватывала все новые и новые территории Средней России.

После этого власти предприняли запоздалые, но решительные противоэпидемические меры. Зараженные селения и районы было приказано блокировать и разводить вокруг них пахучие костры из можжевельника и полыни, чтобы очистить «больной воздух», бывший, по тогдашним представлениям, непосредственной причиной эпидемий. Была введена смертная казнь за попытки жителей зараженных районов тайно пробраться за оцепление, впрочем, обычно она не применялась на практике: люди пытались бежать из карантина не только из страха заболеть, но и потому, что в условиях такой изоляции им неоткуда было брать продукты, а значит, в случае истощения собственных запасов грозила голодная смерть. Вести торговлю с населенными пунктами, находящимися под карантином, тоже строго запрещалось. Беглецов, из соображений милосердия ли, или же чтобы не спровоцировать народных волнений, власти предпочитали наказывать менее строго, чем смертью. Самовольные нарушения карантина были обычным делом не только из-за снисходительности исполнителей, но и из-за элементарной нехватки профессиональных военных, которые должны были стоять в оцеплении: часть тех находилась на войне, часть – сама вымерла или разбежалась, а оставшиеся нередко пытались уклониться от карантинной службы, боясь вступать в зараженные районы. Карантин снимали, когда в районе не оказывалось более ни одного больного чумой.

Какого-либо всеобщего лечения заболевших чумой организовано не было, да и в то время медицина была практически бессильна против чумы. Внутренние меры борьбы с болезнью в городах и селах тоже сводились к максимально возможному предотвращению новых случаев заражения. Со стороны властей были попытки отказа от соблюдения традиционных христианских норм погребения: церковной службы по умершему, похорон на приходском кладбище. Священникам под страхом смертной казни было запрещено отпевать погибших от эпидемии, а захоронения предписывалось производить либо прямо на дворе, где умер человек, либо в специально отведенных местах за городской чертой. Однако в России был издревле развит мистифицированный взгляд на религию: люди считали дотошное соблюдение религиозных обрядов исключительно важным условием спасения души в загробном мире и благополучия человека в мире земном. Поэтому запрет на церковные служения по умершим и захоронения в приходах открыто нарушался. Тогда власти издали указ о закрытии для новых погребений приходских кладбищ в районах, где эпидемия уже прошла, так как считалось, что чумой можно заразиться даже от могилы умершего, причем спустя даже несколько лет после захоронения. Там, где поветрие прекратилось, переполненные старые кладбища оставались заброшенными, новых умерших по разным причинам людей начинали хоронить уже на другом месте.

Если на подворье умирали все его жители, оно сносилось, иногда – сжигалось. Сжигались также личные вещи заболевших или умерших. В государственных учреждениях закладывались кирпичом окна, при этом рабочие клали кирпичи снаружи, чтобы, если среди них вдруг могли оказаться зараженные, зараза не могла попасть внутрь помещения. Дома и вещи там, где появлялись чумные больные, окуривались дымом от можжевельника и полыни. При ввозе в город денег их предписывалось промывать в воде, одежду же вытрясать, а когда наступила зима – еще и вымораживать. Такой примитивной дезинфекцией занимались люди, уже перенесшие когда-то моровую болезнь и выздоровевшие (в то время людям уже было известно об иммунитете к болезням, только не было известно о его механизме, а также о том, что иммунитет против одного заболевания не действует на другое), тем же, кто ранее такими болезнями не переболевал, запрещалось касаться доставленных в город и не прошедших дезинфекцию предметов. Когда к городу подъезжал гонец с письмом, последнее не передавалось прямо служащим ведомства, которому оно было адресовано: перед остановившимся гонцом разжигали костер, по другую сторону которого становился переписчик, и гонец зачитывал письмо, а переписчик с его слов записывал то на бумагу, которую уже и доставлял по конечному адресу.

Важнейшим методом борьбы с болезнями и эпидемиями в то время были усердные молитвы – индивидуальные и общие, усиление благочестия в быту, так как моровые поветрия в христианском мире обычно связывались с божественным наказанием за грехи. Макарий III писал, что смертельно заболевшие приглашали священников, исповедовались, причащались и принимали монашество, даже совсем молодые. Богатые, умирая, завещали свое имущество монастырям, храмам и на помощь беднякам. Не меньше, чем страх перед самой эпидемией, людям леденила кровь мысль о том, что в округе мало осталось священников, и в случае смерти некому будет прочитать над ними заупокойную молитву. Повсеместно церковь организовывала всеобщие богослужения об избавлении от поветрия, и, как сообщают источники того времени, это послужило причиной прекращения эпидемии в Рыбной слободе, Казани, Угличе, Шуе, Ярославле, Твери, Бежецке, снижению заболеваемости в самой Москве. В этот период в разных городах были построены новые храмы. Государственные же документы указанных лет, однако, не содержат упоминания об эпидемии как о каре за грехи людей: вероятно, причиной тому совпавшее с поветрием начало церковных реформ патриарха Никона, инициированных светским окружением царя и направленных на введение в России греческого образца служения. У реформ, впоследствии приведших к знаменитому русскому церковному расколу, было много противников, не только боявшихся, что изменение обрядности может плохо сказаться на благополучии людей в этом мире и спасении их душ на том свете, но и видевших в сближении церкви с царским окружением непозволительное расширение полномочий государственной власти. Открытое признание государством доселе невиданно страшной в России эпидемии карой свыше могло дискредитировать церковные реформы, возбудив в обществе подозрения, что чума связана с их проведением.

Эпидемия начала угасать в октябре – ноябре 1654 г. Современные исследователи важную роль в этом отводят карантинным мероприятиям, в целом оценивая противоэпидемические меры, предпринятые возглавляемым Никоном правительством, весьма высоко, а также утверждая, что масштаб поветрия мог быть намного меньше, и смертность – ниже, если бы еще директивы верховной власти своевременно доходили до исполнителей на местах, и исполнители выполняли бы их со всей строгостью. Однако по обширной редконаселенной территории Московского государства с ее плохими дорогами, да еще в условиях занятости большого числа военных и чиновников на фронтах войны с Речью Посполитой, посеянной распространением болезни паники и неразберихи, было невозможно быстро доставить к месту назначения письмо с очередным указом или с отчетом о происходящем. Да и поредевшим кадрам государственных слуг было нелегко удержать в покорности перепуганный народ. В течение октября заболевания чумой прекратились в городах к северу и северо-востоку от Москвы, а также в Казани, к 6 декабря – в Соли Галичской.

В начале декабря 1654 г. в Москву въехали царский приближенный Богдан Хитрово и дьяк (высший делопроизводственный чин) Кузьма Мошнин, которые к 17 декабря произвели подсчет умерших и живых. Отметив высокую смертность в столице в результате поветрия они, однако, установили, что новых случаев чумы в Москве нет. На московских рынках возобновилась торговля. Обо всем было доложено царю, однако тот не торопился возвращаться в столицу, желая полностью перестраховаться. Только к 25 декабря эпидемия прекратилась в Коломне, а в городе Галич (современная Костромская область), вообще, пик поветрия пришелся как раз на ноябрь – декабрь.

3 февраля в Москву возвратился сначала патриарх Никон, на которого вид обезлюдевшей, засыпанной неубранным снегом столицы произвел тяжелейшее впечатление, от которого патриарх «беспрестанно плакал». 10 февраля в Москву, наконец, решился въехать сам Алексей Михайлович.

Последние случаи заболевания от первой эпидемии были зарегистрированы в январе 1655 г. После этого короткий промежуток времени Московское государство не страдало от сколько-либо значимых чумных вспышек, постепенно оправляясь от прокатившегося по огромной стране смертельного кошмара, преодолевая посеянные эпидемией разруху и голод. Однако летом того же или следующего года последовала новая сильная вспышка чумы на этот раз в Нижнем Поволжье, то ли из остаточного очага первой эпидемии, то ли из какого-то местного степного очага, то ли болезнь была занесена восточными купцами. Несмотря на то, что власти, напуганные прошлым поветрием, немедленно выставили карантин, болезнь стала стремительно распространяться вверх по Волге, охватив Казань, а затем и многие другие российские области, в том числе придя в Смоленск. Однако в Москву, возможно, из-за оперативно принятых наученными горьким опытом властями новых противоэпидемических мер, зараза на этот раз не проникла. Отдельные вспышки чумы снова в Нижнем Поволжье, а также в Вятке, происходили и в 1657 г.

Современники и ранние научные исследователи называли разное число жертв разгула чумы в Московском государстве 50-х гг. XVII в.: от нескольких сотен тысяч до миллиона (при этом население всей России в указанное время было немногим более семи миллионов человек). Родившийся в России и основную часть своих работ посвятивший исследованию ее истории немецкий ученый XIX в. А. Брикнер предполагал, что от чумы погибло больше половины населения центральной части Московского государства. Подсчет умерших и выживших осложнялся тем, что в государственные списки того времени вносились погибшие как от чумы, так и от других болезней, поскольку врачи к учету данных не привлекались, а также тем, что в умершие могли быть по ошибке записаны люди, безвестно скрывшиеся от поветрия, но по его окончании вернувшиеся обратно в свои города и села, и павшие жертвами эпидемии приезжие и иностранцы. В число выживших в каком-либо городе или уезде могли быть записаны не только местные жители, но и беженцы из других районов. Российский эпидемиолог конца XIX – начала XX вв. Н. Высоцкий и современный американский специалист по российской истории Д. Александер считают старые данные сильно завышенными и полагают, что число жертв могло быть около 25 – 41 тыс. человек.

В Москве, согласно данным дьяка К. Мошнина, полностью вымерли слуги на четверти всех дворов, принадлежавших высшим государственным чинам. В оставшихся число умершей челяди тоже достигало огромных цифр: так, у боярина Б. Морозова на дворе умерло 343 человека, а в живых осталось только 19. Погибло множество посадских людей (городских ремесленников и мелких торговцев), в монастырях погибла бóльшая часть их обитателей (в Чудове монастыре в Кремле умерло 182 человека, в живых осталось только 26). Такой превалирующий процент смертности может объясняться разными причинами, из которых наиболее убедительно выглядят две: возможно, в Москве чума активно распространялась в легочной форме, крайне заразной и в то время приводившей к неизбежному смертельному исходу, либо заболевшие, потрясенные тем, что им не удалось избежать страшной заразы, впадали в апатию, подрывавшую способность их организма сопротивляться инфекции.

В разных российских городах, охваченных эпидемией, вымирал разный процент жителей (от 7 до 86 %). В среднем же погибло около половины городского населения областей, затронутых чумой. Однако абсолютное большинство жителей России XVII в. составляли селяне, жившие достаточно разреженно по речным долинам, способные быстро сняться с привычного места при угрозе распространения болезни, уйти в безопасные районы или переждать опасность в лесу. В сельской местности эпидемия не могла распространяться так широко и быстро, как в городах. Чума 50-х гг. XVII в. не оставила каких-либо особых исторически значимых изменений в культуре и укладе жизни русского народа, что неминуемо случилось бы при общем сокращении населения хотя бы на четверть (как это произошло с европейцами после Черной смерти). Поэтому данные о количестве жертв, выведенные Н. Высоцким и Д. Александером, выглядят наиболее близкими к истине.

Но конечно, эпидемия, ставшая крупнейшей в России XVII в., не могла не оставить никаких последствий, хотя бы локальных по времени. Упадок торговли, запустение сельского хозяйства привели к прошедшему по стране вслед за поветрием жестокому голоду. Экономический регресс вкупе с большими затратами из казны на противоэпидемические меры и нужды продолжавшейся войны привели к нехватке денег в казне и побудили правительство Алексея Михайловича осуществить временно оживившую экономику, но затем спровоцировавшую новый тяжелый кризис и последующий Медный бунт в Москве денежную реформу по замене серебряных монет имеющими ту же искусственную стоимость медными. Массовая смертность населения обострила отношения между сторонниками и противниками церковной реформы Никона: руководители церковной оппозиции обвиняли патриарха в том, что именно он своим вмешательством в устоявшиеся обряды богослужения навлек на Россию гнев свыше.

Эпидемия отразилась и на ходе войны с Речью Посполитой: из-за опасения завоза болезни в действующую армию и царскую ставку было прекращено и снабжение сражавшихся войск вооружением и провиантом, что привело к приостановке наступления против польско-литовских сил. А на самого царя она произвела такое впечатление, что он долго не мог оправиться от тяжелого стресса, и с того времени до конца своих дней боялся повторения морового поветрия.

Некоторые исследователи считают, что после чумы 1654 – 1655 гг. в России были усовершенствованы и лучше организованы противоэпидемические меры. Как бы то ни было, еще долго власти в стране сохраняли повышенную готовность к противостоянию новым эпидемиям. Относительно прибывавших в Россию иностранцев царские таможенники всегда тщательно пытались выяснить, были ли в недавнее время там, откуда они приехали, случаи чумы. Если подозрения подтверждались, гостей страны либо отправляли обратно, либо помещали на карантин.